Голодные духи. Глава 1

Он пришел за мной прямо ко мне домой и с порога заявил:

— Я знаю, как спасти тебя, сынок.

Это произошло семнадцатого января. Стояли настоящие крещенские морозы. В однокомнатной квартире поселка Кокинский Московской области работало два масляных обогревателя, и горели обе газовые конфорки, так как чугунные радиаторы центрального отопления явно не справлялись. За окном из двойного стекла было минус двадцать пять. Я готовил себе ужин и одновременно смотрел телевизор. Мать ушла на дежурство, а сиделка вышла в магазин. Приступ боли случился недавно, и до следующего оставалось около двух часов.

Когда позвонили в дверь, я чертыхнулся:

— Опять не взяла ключи, глупая бабка. А если я буду подыхать, она не попадет домой и вызовет спасателей. А пока те с района припрутся, я уже давно…

Я открыл дверь. Незнакомец, стоявший в дверях, не дал закончить мой ворчливый монолог. Вернее внешний вид моего гостя. Определенно это был священник, но не православный. Он пришел в черной рясе с капюшоном, подпоясанной желтой бечевкой. И все! Под ней, судя по всему, ничего не было.

— Вам не холодно? – Не вытерпев, спросил я.

— Холодно, — спокойно, улыбаясь, ответил монах. — Но разве это интересно?

Этот ответ изумил меня больше, чем внешний вид гостя. На несколько секунд я онемел, не зная, что сказать.

— Но там, же минус двадцать, а может и все тридцать, — продолжил я. – Да вы еще и в лаптях!

Мой ошарашенный взгляд упал на ноги пришельца.

— А ваша борода, она сплошная сосулька. Вы замерзнете и заболеете.

Незнакомец небрежно с грубостью сломал лед, а вместе с ним и полбороды, посмотрел на все это, искренне улыбнулся и промолвил:

— А на все Святая Воля Господня. Ведь даже тяжелый недуг, болезнь и смерть я приму с благодарностью от Отца Небесного. Ты позволишь войти?

До моего не очень проницательного разума вдруг стало доходить: да он же сумасшедший сектант. Я осекся и, медленно закрывая перед гостем дверь, прошептал:

— Но я не знаю даже кто вы. Не могу же я вас просто пустить.

— Не бойся меня. – И, уже через закрытую дверь, добавил. – Я не бабайка.

— Простите меня. – Шепотом ответил я и, насколько позволила моя толстая туша, молнией рванул на кухню за обезболивающим. Сердце бешено колотилось, а голова разрывалась на куски. Ядерный взрыв причинил бы меньше боли, чем этот внезапный приступ. До холодильника, где хранились лекарства, я не добежал. Просто с грохотом рухнул на паркет.

Самый сильный приступ боли продолжался бесконечно долго. Кровяное давление в артериях на висках было настолько высоким, что они изменили рельеф моей головы. Я перестал дышать. Все силы уходили на борьбу с болью. Мой несчастный разум погрузился в безмолвную тьму. Все функции организма были выключены. Была только боль, и она своей жестокостью заполнила всю мою вселенную. В этот раз боль вела себя почти осознанно, словно зная, когда надавить, усилиться, а когда немного отпустить, дать небольшую передышку и огромную надежду, что все позади, чтобы вновь ударить. Ударить так сильно, что предыдущее состояние казалось блаженством. И, как только я решал, что умираю от болевого шока, боль вновь отступала.

Я судорожно обвел комнату взглядом. Понимая, что опасные предметы давно уже убраны из квартиры, я все равно искал смерть. Вернее то, чем можно убить себя. На глаза попались алюминиевые ножницы. Их сиделка оставила на столе. Старая женщина все время что-то вязала на продажу. Ножницы и спицы были основными инструментами этого промысла, и она их всегда прятала или забирала с собой. А сегодня забыла. Это неизбежно натолкнуло меня на мысль о фатальности сегодняшнего дня. А с судьбой лучше не спорить, быстро решил я.

Спицы мягкие и легко гнутся, но ножницы…. Я быстро пополз к своему спасению. Но новая волна, доселе не виданная пригвоздила меня к полу. Боль издевалась. Я не сдавался. Цель была рядом, и я просто приказал телу двигаться, не ощущая его. И тело, как самостоятельная и отдельная от разума единица, двинулась вперед.

Я внезапно потерял единое осознание ситуации. Словно раздвоился. Тело уже не слушалось. Боль мгновенно отпустила, или полностью пропала чувствительность. Мне вдруг перестало быть больно. Словно кто-то дал шанс остановить это безумие. Но было и второе чувство, вторая жизнь. И вторая моя сущность была непреклонна перед желанием убить себя. Она-то и властвовала над телом, и всем своим видом показывала, что все идет как надо. Самому мне оставалась лишь роль наблюдателя. Я неразборчиво слышал собственные крики, которые вроде бы звали о помощи, а вроде и ругали меня.

Рука, не колеблясь, нащупала ножницы и с размаху вонзила в шею. Я вырубился.